роман романов новый афон

гостевой дом Роман (Новый Афон)

Автобусный тур в Абхазию-2018 из Нижнего Новгорода, Дзержинска, Мурома, Арзамаса, Сарова, Заволжья, Балахны, Павлово, Богородска

Цены 2018

НОВИНКА 2018!

Расположение: Двухэтажное здание расположено на вьезде в Новый Афон. В экологически чистом уголке, с красивым видом на горы.

Центр города — 15 минут, рынок — 5 минут, магазин продукты — 2 минуты, остановка маршрутки — 2 минуты, аптека — 3 минуты

Пляж: Расстояние до галечного пляжа — 3 минуты пешком.

Номера: 2,3-х местные номера категории «Стандарт». В каждом номере: односпальная и двуспальная кровати, шкаф, прикроватные тумбочки, журнальный столик, вешалка, зеркало, кондиционер, санузел. Спутниковое ТВ и холодильники-на общей кухне.

Инфраструктура: Wi-Fi интернет, экскурсии (платно), мангал, зеленый двор, беседка, гладильная + утюг, спутниковое ТВ (общего пользования)

Питание: кухня для самостоятельного приготовления

Адрес: п. Новый Афон, ул. Топчян, 2/а

Автобусный тур в гостевой дом «Роман» из Н.Новгорода, Дзержинска, Мурома, Арзамаса, Сарова, Заволжья, Балахны, Павлово, Богородска

Стоимость указана в рублях на человека за заезд. Цены-2018

В СТОИМОСТЬ ВХОДИТ: проезд на автобусе туркласса с КОНДИЦИОНЕРОМ и аудио-видео системой, проживание, страховка от ДТП.

Дети до 16 лет на основном месте скидка 500 рублей.

Дети без места в гостинице НЕ ПРИНИМАЮТСЯ!

Продажа путевки без проезда — минус 4000 рублей.

* Представленная на сайте информация носит справочный характер.
Для получения более подробной информации по всем турам Вы можете связаться с нашими менеджерами по телефонам (831)216-04-24, 424-42-12, 8-987-541-50-75 или оставьте заявку в форме «Заказать тур» и мы сами свяжемся с Вами!

Поделитесь страницей с друзьями или лайк на стену:

Туристическая фирма «Планета сказок», согласно законодательству об авторском праве обладает исключительными правами на все материалы, размещаемые на сайте www.planeta-skazok.ru

При использовании материалов, размещенных на сайте www.planeta-skazok.ru просим учитывать, что такое использование должно осуществляться в соответствии с Законом РБ «Об авторском праве и смежных правах».

Любое копирование, перепечатка и распространение материалов сайта www.planeta-skazok.ru без письменного разрешения запрещены. Любые материалы сайта «Планета сказок» запрещается копировать, размещение копий материалов в локальных и иных сетях не разрешается. Лица, нарушившие эти правила, будут подвергнуты судебному преследованию.

© 2019 Планета Сказок, туристическое агентство. Карта сайта
Создание сайта «Фламинго»

Спустившись с Олимпа, подняться на Афон

Спустившись с Олимпа, подняться на Афон

Однажды, путешествуя по высокогорным афонским скитам в поисках места для ночлега, я услышал удивительную историю призвания одного монаха на Афон.

Почти у всех насельников обителей и скитов Святой Горы есть подобная история о том, каким «удивительнейшим» образом он оказался в этом святом месте. Почти в каждой из этих историй, что монахи любят друг другу рассказывать, присутствует элемент чудесного. Слушать это все очень интересно и полезно.

В наше время истории призвания иностранцев интересней, чем у хозяев, ведь Афон — часть Греции, и ворота пустеющих афонских монастырей всегда открыты для эллинов. Но несмотря на видимую легкость, с которой греки могут попасть на Гору, остается здесь далеко не каждый. И у них, конечно же, есть свои интересные «истории призвания».

Католики любят говорить о неком «зове Божьем», предшествующем приходу человека в монастырь. Православные тоже принимают и «предваряющую благодать», и этот «зов», но не пытаются выявить в этом закономерность. Тем не менее, как я уже сказал, любят обсуждать истории кто, как и почему попал на Афон. Причем, бывает, что истории добродетельных монахов менее интересны, чем истории подвижников не очень праведных. Здесь, как в евангельском стихе о солнце, которое светит и на грешников, и на праведников (Мф. 5.45).

Некоторые рассказывают о чудесных явлениях, предшествовавших их появлению на Афоне. Некоторые добираются до Святой Горы пешком. Иные считают незазорным переходить границу нелегально, считая успешный переход знаком явного благоволения Божия. Мол, не надейтесь на князей и сынов человеческих, ибо нет в них спасения.

Даже у обычных паломников свои собственные истории о том, как они попали на Афон.

В свое время я наслушался этих историй немало, но та, что мне рассказал монах Серафим меня по-настоящему удивила. Он подвизался здесь лет восемь-десять. По нынешним меркам — это уже давно. Но за это время Серафим так никому и не рассказал, откуда он пришел и какова его личная история прихода на Гору. Одни отговорки — мол, Бог привел, и все.

Года четыре Серафим прожил в Филофее, затем пожаловался на климат и ушел. Его осуждали за уход из монастыря, потому что, по мнению всех русских, еще года два — и его бы постригли. Филофей и правда стоит в низине, и климат здесь влажный, но, скорее всего, Серафима погнало отсюда искушение. Затем он отлучился на какое-то время в Россию и вернулся уже мантийным монахом. Захватив или выкупив келью, он начал жить один, изредка посещая русский монастырь. Он не был болтлив, и поэтому его разговорчивость в тот вечер меня крайне удивила, но раньше я с ним вино не пил. Вот уж, правда: хочешь узнать человека — выпей с ним вина.

Вот вкратце его история.

Когда-то Серафим был брокером на Лондонской товарно-сырьевой бирже и обладал солидным состоянием в несколько десятков или даже сотню миллионов долларов. Он владел несколькими домами в центре Лондона, яхтами и даже поместьем на острове в Адриатическом море. Он был богат, но никогда не жертвовал денег ни благотворительным организациям, ни простым просителям, хотя запросто мог истратить несколько десятков тысяч долларов в Куршавеле.

Деньги были для него всесильным орудием достижением любых целей. Казалось, мир создан для удовлетворения его прихотей. Он мог покупать людей как крепостных рабов. Использовать их энергию и ум в своих интересах и без сожаления расставаться с ними, когда они переставали приносить ему пользу. За деньги он мог принудить любовницу притворяться в любви к нему. Что она чувствовала на самом деле, его не интересовало. Что касается здоровья, то им он обладал от природы.

Его жена давно бы ушла от него, если бы не брачный контракт, по которому она в случае развода оставалась нищей. Предоставленная сама себе, она нашла утешение в религии. Семейная жизнь не разваливалась только потому, что ее просто не было: отец на бирже или у любовницы, дочь в колледже, сын веселился в сомнительных компаниях, где пристрастился к героину, жена дома или в церкви. Англиканство ей претило, как истинной киевлянке. Она любила ходить в православный храм в Лондоне и слушать проповеди митрополита Антония.

Так они жили несколько лет: она посещала храмы Божьи, жертвуя на их благоустроение немалые суммы, сын употреблял героин, дочь потихоньку подрастала и готовилась, несмотря на посредственную внешность, к карьере фотомодели, а отец, играя на бирже, зарабатывал с каждым годом все больше денег. Он полагал, что такая жизнь — норма для богатых людей. Однажды деловой знакомый — куда более успешный, чем он сам — подарил будущему монаху роскошно изданную книгу «Мифы Древней Греции». Жизнь олимпийских богов показалась брокеру удивительно похожей на жизнь людей его круга.

Банкир, подаривший ему книгу, наверняка мнил себя Зевсом, властелином мира, живущим в роскоши и бесконечных удовольствиях. Его одутловатое лицо с большими совиными глазами украинского еврея сочилось довольством и счастьем, но в сердце давно свили гнездо страх и ненависть. Как и Зевс, он расправлялся со своими врагами и приближал любимчиков. Топ-менеджеры его компаний были заискивающими льстецами или же злобными карьеристами, которых он любил стравливать между собой. Он был, в сущности, глубоко несчастным человеком, но считал себя счастливейшим из смертных.

Будущий монах Серафим был божком калибром поменьше, но и его уже начинали мучить страх, зависть и злоба. Он думал, что это неотъемлемая часть жизни олимпийских божеств, у которых наслаждения тоже были тесно переплетены с муками. Ненависть, тщеславие, презрение к простым смертным, ревность, злость, распутство и другие страсти были для олимпийских божеств естественны.

Так бы и жил он, тратя громадные деньги на психоаналитиков и любовниц, если бы однажды в его спальню не ворвалась разгневанная жена, похожая на фурию из римских мифов. Накануне вечером брокер перебрал спиртного на деловом ужине. Чувствовал он себя отвратительно и намеревался с утра посетить доктора и элитный фитнес-центр, чтобы восстановить здоровье. Неожиданное появление разгневанной жены в опочивальне в эти планы совершенно не вписывалось.

— Подожди, дорогая, не кричи так. Сейчас я встану.

Жена продолжала кричать. Натягивая брюки, брокер старался понять, что происходит. Наверное, опять сын влип в неприятную историю. Что может быть нового? Но не сын был причиной ее гнева. Оказывается, жена сердилась на какого-то афонского старца, который приехал на неделю в Лондон по приглашению митрополита Антония.

Это было странно. Обычно жена превозносила владыку Антония и различных старцев как украинский банкир — олимпийских божеств. А тут она требовала от мужа пойти и наказать старца за дерзость, которую он допустил в разговоре с ней.

— Подожди-подожди, — брокер недовольно поморщился. — Дорогая, я тебя не совсем понимаю. Разве старцы могут проявлять дерзость? Это же святые люди! Сама говорила. Еще уговаривала меня на исповедь идти к владыке Антонию. Чем этот старец мог тебе не угодить?

Он знал, что жена поддерживала церковников, черпая немалые средства из его кошелька. Он терпел это, лишь бы она не тревожила его и не доставала из-за пустяков, типа «ты забыл о годовщине нашей свадьбы»…

Владыка Антоний ценил эту поддержку и включил жену в число ближайших духовных чад. На ее пожертвования было отреставрирована большая церковь в Эссексе и построен новый иконостас в православном монастыре Германии. Он полагал, что жена была среди христиан кем-то вроде олимпийской богини и пользовалась в общине большим уважением. И вот, как греческая Гера, она воспылала гневом на какого-то старца. Брокер попросил жену успокоиться:

— Рассказывай-ка все по порядку.

Оказывается, жена решила попасть на прием к старцу, остановившемуся в епархиальной гостинице. Как привилегированной даме, ей это было легко. Она осыпала старца любезностями и обещала крупную сумму денег на нужды афонского монастыря, в котором он жил. К слову, сбор средств был одной из причин его прибытия в Англию. Сначала разговор шел гладко, в доброжелательном тоне, но затем жена начала задавать старцу вопросы, которыми она обычно донимала добродушного владыку Антония:

— Почему пророк Илия своими руками уничтожил двести жрецов Ваала? Можно же было их просто легонько побить… и все… И потом, почему Бог насылал на египтян такие жестокие казни и велел израильтянам уничтожать другие народы? Ведь это так жестоко! Разве милость Божья сочетается с такой грубостью? — И так далее в том же роде…

Когда старцу надоело слушать, он ответил просто:

— Ступай на кухню, женщина! Богословие — не женского ума дело, — и отвернулся, давая понять, что разговор закончен.

Жена, изобразив невозмутимость, вышла из кельи. Улыбнулась ожидавшим приема, как голливудская актриса, и уехала домой. Там у нее случилась истерика: как смеет этот старик оскорблять ее — самую щедрую ктиторшу епархии!

В принципе, будущий монах Серафим был согласен со старцем: богословие богословием, но жена должна знать свое место. Однако скандал ему был ни к чему, и брокер пообещал, что к обеду побывает у старца и добьется от него извинений.

После посещения фитнесс-центра будущий монах Серафим направился в епархиальную гостиницу. Он не хотел ругаться ни с владыкой, ни с этим старцем. Но он занимал видное положение в обществе и считал, что его жене должны оказывать уважение. В епархии его знали по не очень лестным отзывам жены, но, полагая, что, возможно, он пришел сюда на покаяние или просто из-за его высокого социального статуса, к нему отнеслись доброжелательно и проводили к келье старца.

Старец оказался не таким, как он его себе представлял, — худым злобным стариком в рясе, жадным до любой поживы. Его встретил доброжелательный и светлый человек в возрасте, прекрасно говоривший по-английски. Он предложил посетителю чай и лукум.

Они посидели молча, затем будущий монах нарушил молчание:

— Знаете, святой отец, моя жена недавно была у вас, и ваши слова ее сильно задели. Я бы хотел, чтобы вы, когда она завтра придет к вам, извинились перед ней за грубость. Знаете, она очень много помогает владыке Антонию, дает деньги на реставрацию храмов и жертвует достаточно на благотворительность. Если вы перед ней извинитесь, она… нет, я сам, — брокер достал бумажник, — пожертвую достаточную сумму на нужды вашей обители. Только сделайте, как я прошу.

— Что?! — брокер вспыхнул. — Вы посмели оскорбить мою жену и…

Старец даже глазом не моргнул, игнорируя гнев брокера.

— Я лишь сказал ей, чтобы больше занималась домашним хозяйством, а богословие — дело сугубо мужское. Так гласит наша традиция, значит, и ее тоже. Чем же я ее оскорбил?

Будущий монах Серафим минуту подумал.

— Что ж… Может быть, вы и правы. Но она — лишь слабая женщина, — брокер усмехнулся. — Короче, закончим это дело. Я дам двойную сумму, гораздо больше, чем она обещала вам. Только извинитесь перед ней, как я вас прошу.

— Хорошо, — старец легонько хлопнул ладонью по столу. — Передайте ей мои извинения и заверения в моем глубоком к ней почтении. Только денег мне не надо, чтобы вы не думали, что мои извинения куплены вами. Слава Богу, Он еще заботится о нас.

Но вам, как мужу, хочу сказать — мои извинения неискренни, вы вынуждаете меня кривить душой, и я иду на это только ради сохранения мира. Что же касается завтрашнего дня, то ваша достопочтенная супруга не сможет ко мне попасть, потому что я уезжаю сегодня вечером обратно на Афон, — старец легко поклонился. — Бог да благословит вас.

Брокер тяжело выдохнул, похмелье все еще мучило его, и все же он устыдился своих слов.

— Спасибо за благословение. Простите, отец. Понимаете, ничего личного. Но наша семейная жизнь оставляет желать лучшего… сын наркоман. Если мы будем еще и из-за вас ругаться, то все станет совсем невыносимым.

— Невыносимым? — старец усмехнулся. — Вот если попадете в ад, тогда ваше существование станет невыносимым. Сделайте все возможное, чтобы не попасть туда.

Будущий монах задумался. В книге «Мифы Древней Греции» описывалось такое место — Аид. Всякий смертный попадал туда и существовал в виде тени. Унылое, ужасное и бесцельное существование. Гомер называл одноименного бога этого места, Аида, «щедрым» и «гостеприимным». Еще бы: смертная участь не минует ни одного человека, даже такого богатого, как его знакомый олигарх, мнивший себя Зевсом! Да, не хотелось бы туда попасть… Невольно он произнес вслух, то о чем думал:

— Вот что, — вдруг сказал старец, — приезжайте ко мне в гости. Я живу на Афоне в келье вблизи монастыря Филофей. Там мы с вами поговорим, и я подробно расскажу вам, как избежать этого мрачного места. А сейчас у меня нет времени для разговора с вами, потому что еще многие хотят попрощаться со мной. Хорошо? Мой адрес вы можете взять у владыки Антония. До свидания.

— Хорошо, святой отец, я передам ваши извинения жене. До свиданья.

— Никто не свят, только Господь, — отозвался старец.

— Понятно, я в этих вещах не силен. Всего хорошего! — брокер повернулся и вышел из кельи.

Вслед ему прозвучало:

— Вы все-таки приедете ко мне.

Брокер не придал этим словам никакого значения, хотя все сбылось так, как сказал старец. А тогда он просто поехал к жене и передал извинения старца. Она умерила свой пыл и перестала злиться, хоть и дулась еще почти неделю, но потом владыка Антоний утешил ее, и все вернулось на круги своя. Жена ездила по Европе в паломничества, он, кроме биржи, почти нигде не бывал. Дочь перешла на следующий курс колледжа, а сына отправили в закрытую клинику лечиться от наркомании.

Жизнь текла своим чередом, но однажды ночью брокер проснулся в диком страхе: его сердце билось будто загнанный заяц, мысли путались, а во рту пересохло, как с глубочайшего похмелья. Виной тому был тяжелый кошмар, словно сжавший в кулак его душу: ему привиделось, что он находится на берегу Ахерона. Рядом, возле черной ладьи, стоял перевозчик Харон, который удивительно напоминал украинского банкира-олимпийца:

— Ну, все, пора кончать с этим беспределом! — гулко и страшно прохрипел Харон и велел ему садиться в ладью. — Давай плату за переезд.

Вдали за огненным Ахероном виднелся Аид.

— Но я не хочу в Аид! — сказал брокер.

— А кто тебя спрашивает?! — страшное, одутловатое как у жабы лицо то ли банкира, то ли Харона расплылось в улыбке. — Мы с тобой в одной лодке поплывем…

Кошмар был на удивление реален. Брокер, проснувшись, долго не мог от него отойти. Он принял душ и выпил сто граммов коньяка. Странное видение! До самого утра, стараясь отвлечься, он занимался бумагами. А утром ему позвонил тот самый банкир-олимпиец:

— Мне нужно с тобой поговорить. Есть выгодное дельце. Жду тебя в Сити через пару часов.

Он не спрашивал, может ли брокер приехать. Разве Зевс спрашивает богов низшего порядка? Он просто приказывает.

Через два часа он был в офисе у Жабы — так брокер про себя прозвал олигарха. Его офис был простым на вид и не поражал роскошью; лишь по количеству охраны можно было определить, что Жаба — серьезный человек.

— Значит так, присаживайся! Пора кончать с этим беспределом!

Брокер сразу вспомнил ночной кошмар, где на берегу Ахерона Харон-Жаба сказал эти же самые слова.

А тот продолжил свою мысль:

— С этим «Инвест-билдингом» пора заканчивать! Сейчас у меня есть реальная возможность подмять этот банк! И ты, брат мой, — Жаба ткнул в брокера пальцем, — должен мне в этом помочь.

— Я занимаюсь другими делами: ценные бумаги, фьючерсы, трейдинг… Как я могу тебе помочь? «Инвест-билдинг» — крупная рыба, не по моим зубам…

— Зато по моим! — Жаба ощерился, обнажая желтоватые клыки. — По моим зубам! Я запросто проглочу этот банк со всеми его миллионами фунтов. А ты, брат, просто поможешь мне эту рыбу загнать в сети. Выкупишь часть активов через мое доверенное лицо. Он среди крупных акционеров банка. Я все просчитал. Кого-то купим, кого-то запугаем, а кого-то и уберем. Бадрика уже подключили, он в курсе. А как ты хотел? Это дело серьезное. Позднее войдешь в совет директоров. Сам станешь крупной рыбой. Ты быстро растешь, дорогой мой, хватит уже заниматься всякой ерундой. Будешь выполнять мои указания — через какое-то время возглавишь совет директоров. Возглавишь совет директоров — удвоишь свое состояние.

Жаба встал, прошелся по кабинету и, снова ощерившись, сказал:

— Мы с тобой в одной лодке поплывем…

Снова всплыл ночной кошмар и слова призрачного Харона. На лбу брокера выступил холодный пот. Отказываться от столь лестного предложения Жабы было нельзя, иначе он обидел бы собственного покровителя. А обижать Жабу было нельзя, поскольку тот не прощал обид. Недавний кошмар и реальность перемешались в коктейле, вот уж действительно аидском.

Брокер прекрасно понимал, что после того как «Инвест-билдинг» будет подмят Жабой, его самого могут убрать. В принципе, он был нужен только на начальных этапах рейдерской атаки. Потом, скорее всего, брокер перепишет акции на другого человека, а вернее всего, на самого Жабу, добровольно или под дулом пистолета. Жабе на людей было глубоко плевать. Он устранял конкурентов с каким-то сладострастием, входил в раж, иногда погибали непричастные к делу люди. Будучи настоящим параноиком, он повсюду видел козни, и работать с ним было невозможно, как и невозможно было понять, что у него в голове. Поэтому сегодняшний сон вполне мог оказаться пророческим.

Брокер согласился на все, но первые сделки должны были пойти только через пару месяцев. Поэтому у него еще было время. И тогда он решил обратиться к специалистам — не к психоаналитикам, умело опустошавшим его карманы, а духовным людям. Брокер решил поехать на Афон к надерзившему его жене старцу и все тому рассказать. Кроме этого, были у него и другие дела в Греции — кое-какая недвижимость, деловые встречи… Владыке Антонию он не очень-то доверял, потому что не знал его хорошо. Епископ жил в Лондоне, мало ли какие у него могли быть знакомые?

Через несколько дней он в сопровождении охранника вылетел бизнес-классом в Салоники. Афон ему понравился: здесь было тихо, а люди приветливы. Старец, к которому была небольшая очередь, долго делал вид, что не узнает его. Затем, как и в Лондоне, предложил ему лукум, только вместо чая на этот раз был кофе.

Брокер рассказал ему все: про кошмар с Хароном и рекой Ахерон, про предложение олигарха и про возможные последствия рейдерского захвата банка «Инвест-билдинг». Старец многих деталей не понял, зато уловил суть:

— Вот что, друг. Если свяжешься с Жабой, тебя, скорее всего, убьют и тебе придется все-таки переплыть эту огненную реку и оказаться в Аиде, от чего убережет нас всех милосердный Господь.

— Это я уже начинаю понимать… — брокер нахмурился. — Но ведь если я откажу Жабе, меня тоже убьют. Этот человек не из тех, кому можно сказать «нет».

— Тебе в любом случае придется ему отказать. При этом необязательно говорить «нет». Ты можешь просто взять и исчезнуть.

— Исчезнуть? Хм. А как же мои дела? Мои дома в Лондоне? Моя семья, наконец? Они тоже должны исчезнуть? Моя дочь нуждается в родительской опеке, сын может погибнуть от героина. Как я их всех оставлю?

— Если ты не откажешь Жабе — умрешь; если откажешь — тоже умрешь. Так или иначе, твоя семья останется без тебя или, и того хуже, они будут отвечать за тебя. Какого совета ты ждешь от меня?

— Ну, помолитесь там, свечу запалите перед чудотворной иконой. Я в долгу не останусь. Есть же какие-то духовные методы…

— Хорошо-хорошо, я помолюсь. Иди, — старец отвернулся и сказал своему келейнику по-гречески:

— Постойте. Что вы мне посоветуете? — брокер опустил глаза и сложил руки в молитвенном жесте. — У меня действительно безвыходная ситуация.

— Знаешь, что я тебе скажу? — старец прищурился и кашлянул в кулак. — Поживи в монастыре Филофей месяцок, это здесь, рядышком. Никому ничего об этом не говори, только жене, чтобы не волновалась. Через месяц будет праздник Преображения Господня. Поднимись на гору, помолись в храме, приобщись Святым Тайнам и ничего не бойся. Верь мне: твоя жизнь изменится к лучшему.

Будущий монах Серафим хотел было что-то возразить, но передумал. Обращение к старцу показывало, что у него самого не хватает ни смелости, ни силы, чтобы справиться с искушением. А спорить с монахом и настаивать на своем было подобно тому, как если б этот старец пришел к нему на биржу и стал учить, как лучше играть на повышение или какие акции лучше покупать. Раз он решил обратиться к духовному специалисту — значит нужно выполнять его указания и советы.

Переборов себя, брокер пришел к игумену Филофея и попросился у него разрешение пожить до Преображения Господня. Ему понравилась монашеская жизнь. Когда после литургии, причастившись Святых Таин, брокер смотрел с вершины Афона на виднеющийся вдали Олимп, где обитали призрачные олимпийцы, на которых равнялся Жаба, он постепенно начал понимать, где на самом деле находится истинная радость.

По приезде в Лондон он вернулся на биржу. Но как только он начинал втягиваться в прежнюю жизнь, его вновь принялся донимать Жаба, которому все-таки удалось подмять этот злополучный «Инвест-билдинг». Поглощенный успехом, он вполне удовлетворился отговоркой брокера о мнимой болезни, от которой он якобы лечился в Греции. Жаба лишь посмеялся над тем, в какую дыру брокер поехал лечить свою больную печень. Ведь в Греции одна из худших медицин Европы. «И одна из лучших духовных лечебниц мира — Афон», — подумал брокер. Но об этом он Жабе не сказал. После этого их пути начали постепенно расходиться.

Через какое-то время будущий монах Серафим возненавидел биржу и свою работу. Ему все чаще снился Афон и тихая монашеская служба. Он перестал вести светский образ жизни, расстался с любовницей, растерял прежних приятелей и лишился расположения Жабы. Удивительно, но жена поняла и с сочувствием отнеслась к происходившим в его душе изменениям. Она не препятствовала его частым поездкам на Афон за советом к старцу. Денег у них было достаточно, чтобы вести безбедную жизнь и не работать. Будущий монах оставил биржу и стал ездить по святым местам, очищая свою душу от грязи прежней жизни.

Однажды брокер остался на Афоне на несколько месяцев. Все это время он с ревностью неофита молился за детей и жену. И вот, как-то раз она сообщила ему по телефону, что сын избавился от пристрастия к героину, а дочь примерно учится в колледже и решила получить нормальную профессию. Это были хорошие новости.

Тогда бывший брокер спросил супругу, не против ли она, чтобы он остался в монастыре навсегда? А она неожиданно согласилась.

Вот и вся история отца Серафима, которую он тогда просил хранить в тайне. Сегодня я нарушаю его тайну с его же благословения, изменив места и другие детали.

Но самую суть я оставил без изменения: есть люди, которые, вкусив олимпийской «амброзии» власти приносящей деньги, и удовольствий, меняют свои дворцы на монашеские кельи. Спустившись бегом с Олимпа, они медленно и с трудом поднимаются на Афон.

А иные, влача унылое нищенское существование, не способны переступить порог ближайшей церкви, где могут получить реальную духовную помощь. Ведь изменяя внутреннее, мы изменяем и внешнее. Многие и многие с завистью смотрят на жизнь людей подобных Жабе, считая гроши и бранясь с ближними. И если сердца их будут вместе с Жабой, поплывут они с ним в одной лодке в темный и мрачный Аид, от чего да упасет всех нас милосердный Господь!

Царствование Романа

1. В 6428 году, восьмом индикте, шестого января, в день святого крещения, венчает Роман свою жену Феодору. Семнадцатого мая в день праздника святой пятидесятницы венчает Роман руками царя своего сына Христофора[1], и лишь вдвоем шли они в этой процессии. В июле месяце восьмого индикта, в воскресенье свершилось стараниями Романа единение церкви, и объединились все митрополиты и клирики, разделенные патриархом Николаем и Евфимием[2].

2. Восьмого февраля, девятого индикта[3] Роман изгнал на остров Антигона Стефана, сына Каломарии, обвиненного в посягательстве на царскую власть, и постриг его в монахи вместе с его людьми Феофаном Тихиотом и Павлом Орфанотрофом.

3. Совершил царь выход в тривуналий[4], куда собрались все, кто носил оружие. Произведя смотр, Роман вместе с Константином вдруг с большой поспешностью вернулись во дворец, ибо раскрыт был человеком Арсения заговор этого Арсения и манглавита Павла. Их били, лишили имущества и сослали. А распорядителем всех дел был тогда пресвитер Иоанн, ректор, который назначил Льва, человека Арсения, евдомарием и приблизил его к царю. Царь Роман сделал своим зятем и женил на дочери Агафе Романа, сына Льва Аргира (я уже упоминал его), был он широкоплеч, отличался красотой тела, статью, умом, а особенно милосердием, щедростью, добротой и простотой.

4. Был у патрикия Никиты некий родственник, Рендакий Элладик, мужлан и отцеубийца, преследовавший и желавший убить отца. Спасаясь от сына, тот сел на корабль и пустился в плавание, но был захвачен критскими сарацинами. Пользуясь полной свободой, Рендакий разграбил отцовское имущество и, явившись в город, искал убежища в Великой Божией церкви. Царь Роман, узнав о его бесчинстве и грабеже, решил извлечь его из церкви и наказать. Рендакий же составил подложные письма к болгарам и решил к ним бежать, однако был схвачен, уличен, лишен имущества и глаз.

5. После смерти доместика Адралеста, когда болгары снова дошли до Катасирта, доместиком схол назначается Пофос Аргир, муж отменный и опытный. Он приблизился во главе тамги к Фермополю, послал в разведку топотирита Михаила, сына Моролеона. Тот неожиданно наткнулся на засаду болгар, многих убил, но и сам был ранен и скончался по возвращении в город[5].

6. С помощью нотария Феоклита был в то время раскрыт заговор против царя Романа, составленный сакеларием и начальником монетного двора Анастасией, китонитом Феодоритом, нотарием царского фиска Димитрием, Николаем Кувацей и протокаравом Феодотом, которые выступали за царя Константина. Их уличили, били, провели через город и отправили в ссылку. Феодорит же был бит отдельно во дворце в Триконхе [167] и тоже сослан. Сакелария же Анастасия постригли в монастырь Елегмов, где он и скончался[6].

7. Под этим предлогом Роман оттеснил царя Константина на второе место, себя же поставил на первое. Он сделал это, боясь заговоров и гибели, к которой они ведут, но при этом совершил (о дела человеческие!) клятвопреступление, ибо прежде клялся, что не провозгласит себя первым самодержцем перед Константином.

8. Симеон снова выступил войной против ромеев. Он послал множество болгар во главе с хаганом, миником[7] и другими с приказом как можно скорее двигаться к городу. Пройдя через горы, они подступили к Манглаве. Царь Роман узнал об их приходе и, опасаясь, как бы они не сожгли дворца в Пиги[8] и побережье Стена, посылает ректора Иоанна, а также Льва и Пофоса Аргиров во главе большого отряда, составленного из воинов царских этерий и тагм. Находился с ними во главе своего войска и патрикий Алексей Муселе, друнгарий флота. Шла пятая неделя поста[9]. Они расположили свое войско в низменных и равнинных местах Пиги, но когда наверху появились вооруженные болгары и со страшными невнятными криками устремились на них, ректор Иоанн тотчас пустился в бегство, а защищавший его Фотин, сын Платипода, и многие другие были убиты. С трудом спасшийся ректор взбежал на корабль. Прибежал с оружием в руках и друнгарий Алексей Муселе, но не сумел взобраться по корабельной лестнице, упал в море со своим протомандатором и утонул. Аргиры же, Пофос и патрикий Лев, спаслись бегством в крепости. Что же до моряков и всей массы воинов, то одни, ускользнув из рук врага, утонули в море, другие стали жертвой мечей, третьи попали в руки болгар. Болгары же, не встречая сопротивления, сожгли дворец Пиги и спалили всю область Стена. Страшны неразумие и неопытность в соединении с дерзостью[10]!

9. Двадцатого февраля десятого индикта скончалась супруга Романа Феодора, и ее тело погребли в доме царя Романа, превращенном им в монастырь[11]. В том же месяце венчается Софья, жена царя Христофора. Тогда же явился в город и куропалат Ивир, торжественно разодетый прошел он через агору и встречен был с великой славой и честью. И отвели его в святую церковь Мудрости Божьей полюбоваться на ее красоту, грандиозность и прекрасное убранство. Церковь нарядили и устлали золототкаными коврами и всевозможной красой и потом ввели туда Ивира. Он же, пораженный удивительными и огромными размерами храма, восхищенный его совершенной красотой, сказал, что это святое место – воистину обиталище Божие, и вернулся на родину[12].

10. Снова двинулись войной болгары и, дойдя до дворца святой Феодоры[13], предали его огню. Созвал царь Роман на завтрак начальников тагм, среди которых находился и некто Сактик. Роман увещевал и побуждал их выступить против врага и защитить отчизну. Те с готовностью согласились умереть за его царственность и за христиан. А назавтра упомянутый Сактик, вооруженный царем, показал, сколь истинны его вера и мужество. Зайдя в тыл болгарам, он напал на их лагерь и убил всех, там оказавшихся. Узнав о случившемся, болгары вернулись в [168] лагерь и в разразившейся битве заставили Сактика с немногими своими воинами отступить. Он доблестно сражался, убил множество врагов, но не смог противостоять огромной массе неприятелей, опустил поводья и обратился в бегство. При переправе через реку его конь завяз в иле, и Сактик был ранен в бедро и ягодицу. Еле-еле стараниями слуг вытащили коня из ила, и Сактик спасся во Влахерны. Его поместили в святую гробницу, но рана была смертельной, и он ночью скончался[14].

11. Тогда же и досточтимейший Петрона по приказу царя Романа перенес из мужского монастыря святого Мамы (расположен вблизи ворот Ксирокерка) один гроб с резными фигурами и два других без резьбы и поместил их в монастырь царя Романа, то есть Мирелей. Как говорят, в них покоится прах Маврикия и его детей.

12. Некий халд Адриан, а также армянин Тацак, человек очень богатый, по совету и наущению страгита Халдии Барды Воилы подняли восстание против царя Романа и овладели крепостью Паиперт. Доместик схол Иоанн Куркуас напал на них, схватил самых знатных, отобрал у них все имущество, ослепил, а людей бедных и неприметных отпустил на все четыре стороны. Тацак же бежал в другую надежную крепость, а получив заверения, что не претерпит зла, явился в город, был удостоен сана манглавита и жил под стражей в здании Манган. Потом он замыслил бегство, был схвачен и лишен глаз. Барду Воилу же постригли в монахи (он был другом царя, и тот пожалел его[15]).

13. Болгарии Симеон со всем своим войском оцепил Адрианополь, окружил город рвом и приступил к осаде; стратигом Адрианополя был в то время человек по имени Дуролев, которого правильнее было бы назвать Храброльвом[16], сильный и славный воин, совершивший немало подвигов в битвах с болгарами. В городе кончились запасы продовольствия, начался мучительный голод (пищу достать было неоткуда), и мучимые лишениями адрианопольцы отдали и себя и стратига в руки болгар. Заполучив Дурольва, Симеон всего его опутал оковами, подверг тысячам пыток и, наконец, поступая под стать своей жестокой и звериной душе, предал тяжкой смерти. Поручив охрану города болгарам, он ушел, а те, услышав о наступлении на них ромейского войска, покинули город и отступили. И вновь стал ромейским Адрианополь[17].

14. Лев Триполийский с большими силами и боевыми судами выступил против ромеев. Когда он прибыл на остров Лемнос, на него внезапно напали патрикий Иоанн и друнгарий флота Радин, в произошедшем сражении агаряне с Божьей помощью были разбиты, и лишь один Триполитянин едва спасся бегством[18].

15. В сентябре месяце второго индикта[19] архонт Болгарии Симеон со всем войском двинулся на Константинополь. Он опустошил Фракию и Македонию, все пожег, порушил, повырубал деревья, а подойдя к Влахернам, попросил прислать к нему патриарха Николая и некоторых вельмож для переговоров о мире. Стороны обменялись заложниками, и первым отправился к Симеону патриарх Николай, за ним – патрикий Михаил Стипиот, а также мистик Иоанн, который в то время заправлял всеми [169] делами (ректора Иоанна уже успели оклеветать перед императором, и он, удалившись из дворца под предлогом болезни, постригся в свой монастырь вблизи Галакрин). Они принялись было беседовать с Симеоном о мире, но тот их отослал и попросил встречи с самим царем, поскольку, как утверждал, много слышал о его разумности, мужестве и уме. Царь этому весьма обрадовался, ибо жаждал мира и желал прекратить это ежедневное кровопролитие. Он отправил людей на берег Космидия соорудить в море надежную пристань, к которой могла бы подойти царская триера. Он велел обнести ее со всех сторон стенами, в середине соорудить перегородку[20], где бы могли они беседовать друг с другом. Симеон же тем временем послал воинов и спалил храм Пресвятой Богородицы в Пиги, который соорудил император Юстиниан, и все здания вокруг, показав этим, что не мира хочет, а морочит царя пустыми надеждами. Царь же, прибыв во Влахерны вместе с патриархом Николаем, вошел в святую усыпальницу, простер руки в молитве, а потом пал ниц и, орошая слезами святой пол, просил всеславную и непорочную Богородицу смягчить несогбенное и неумолимое сердце гордого Симеона и убедить его согласиться на мир. И вот открыли они святой кивот, где хранился святочтимый омофор святой Богородицы, и, накинув его, царь словно укрыл себя непробиваемым щитом, а вместо шлема водрузил свою веру в непорочную Богородицу и так вышел из храма, обороненный надежным оружием. Снабдив свою свиту оружием и щитами, он явился в назначенное место для переговоров с Симеоном. Происходило же это в четверг девятого ноября в четыре часа дня. Явился Симеон, ведя с собой множество разделенных на отряды воинов, золотощитных и золотокопейных, среброщитных и среброкопейных, всякого цвета оружием украшенных, всех железом оснащенных. Окружив Симеона, они славили его на ромейском языке, как царя[21]. Весь синклит, стоя на стенах, наблюдал за происходящим. И воистину нельзя было тогда не заметить величия души императора, не восхититься силой духа и твердостью ума, ведь он не испугался такого наплыва врагов, не оробел, не отступил, но с таким бесстрашием двинулся им навстречу, словно шел к толпе друзей и разве только душу не был готов отдать в выкуп за своих подданных. Царь первым явился к упомянутой пристани и остановился в ожидании Симеона. Стороны обменялись заложниками, и болгары тщательно обыскали пристань: нет ли там какой хитрости или засады, и лишь после этого спрыгнул Симеон с коня и вошел к царю. Поприветствовав друг друга, они приступили к переговорам о мире. Говорят, царь сказал Симеону: «Слышал я, что ты человек благочестивый и истинный христианин, однако, как вижу, слова с делами не сходятся. Ведь благочестивый человек и христианин радуется миру и любви (если Бог и есть любовь), а нечестивец и неверный – наслаждается убийствами и неправедно пролитой кровью. Если же ты (а я в этом уверен) – истинный христианин, останови неправедные убийства и нечестивые кровопролития и, сам христианин сутью и именем, заключи мир с нами, христианами, и не пожелай замарать рук христиан кровью христиан-единоверцев. Ты и сам человек, и тебя ждет и смерть, и воскресенье, и суд, и воздаяние, сегодня ты существуешь, [170] а завтра обратишься в прах[22]. Одна болезнь уймет всю спесь. Какой ответ дашь Богу, отойдя в иной мир, за неправедные свои убийства? С каким лицом будешь взирать на грозного и справедливого судию? Если говоришь такое из любви к богатству, я накормлю тебя им досыта, только попридержи свою десницу. Возрадуйся миру, возлюби согласие, дабы и сам зажил жизнью мирной, бескровной и спокойной, и христиане избавятся от несчастий и прекратят убивать христиан, ибо негоже им поднимать меч на единоверцев». Молвил царь такое и замолчал. Устыдился Симеон и смирения, и речей его и согласился заключить мир. Поприветствовав друг друга, они разошлись, и царь ублажил Симеона роскошными дарами[23].

16. Расскажу также о происшествии чудесном и даже для знатоков таких дел удивительном. Рассказывают, что во время беседы царей два орла с криком пронеслись над их головами, они соединились, но тотчас разделились, и один полетел к городу, а другой – в сторону Фракии. Те, кто тщательно исследует подобные вещи, сочли это дурным знаком и сказали, что не бывать меж ними согласия и мира. Симеон же, вернувшись в лагерь, поведал своим вельможам об уме и смирении царя, превознес его вид, силу и неколебимость духа.

17. Двадцать пятого декабря венчал Роман в Великой церкви своих сыновей Стефана и Константина. Другого его сына Феофилакта патриарх Николай постриг в клирики, рукоположил иподиаконом и потом назначил синкелом того, кто прежде вошел в священное сообщество в иподиаконском чине[24].

18. Девятнадцатого апреля возвел Роман управляющего всеми делами мистика Иоанна в патрикии и анфипаты, чем и возбудил к нему зависть и навлек ряд обвинений.

19. Пятнадцатого мая тринадцатого индикта[25] скончался патриарх Николай, владычествовавший во втором своем патриаршестве тринадцать лет. И погребли его тело в монастыре Галакрин, основанном им самим. В августе месяце поставили патриархом Стефана, митрополита Амасии, евнуха. В октябре месяце обвинен был заправлявший всеми делами мистик Иоанн, якобы покушается он на царскую власть и делает это будто по наущению патрикия и логофета Косьмы, выдавшего за него свою дочь. Поэтому его удаляют из дворца, однако позволяют туда приходить, чтобы служить царю и вместе с ним распоряжаться делами. Дело в том, что царь Роман необыкновенно любил Иоанна, так как тот мог исполнить для него любую службу, и не желал устранять его окончательно. Однако обвинители торопили царя, представили доказательства вины, царь произвел расследование и, убедившись в их истинности, собрался задержать и допросить Иоанна. Но тот, предвидя это, бежал в Монокастан и постригся в монахи. Бежал также его друг и близкий, стольник Константин, сын Воилы, который явился на Олимп и облачился в монашеское одеяние. Ведь он испытывал страх, потому что был сообщником мистика и поверенным его тайн. Патрикия же Косьму царь велел бить у орология дворца и сместить с должности. Вместо мистика Иоанна управителем назначается протовестиарий Феофан. И случилось тогда страшное землетрясение [171] в феме Фракисиев, и зияние земли огромное и ужасающее, и поглощены были селения и церкви со всеми людьми.

20. Двадцать седьмого мая пятнадцатого индикта повел свое войско против хорватов архонт Болгарии Симеон, вступил с ними в сражение, был разбит и потерял всех своих воинов[26].

21. Астроном Иоанн, увидев царя, сказал: «Господин, статуя, стоящая в арке на Ксиролофе[27] и обращенная на запад, – Симеона. Если отрубишь ей голову, в тот же час умрет Симеон»[28]. И ночью послал царь Роман отрубить голову статуе. В тот же час скончался Симеон в Болгарии, который погиб, охваченный безумием и терзаемый сердечной болезнью. Напрасно, преступив закон, он назначил архонтом Петра, сына от второй своей жены, сестры Георгия Сурсувула, которого оставил Симеон опекуном своих детей. Михаила же, сына от первой жены, постриг в монахи. Что же касается братьев Петра, Иоанна и Вениамина, то они еще носили болгарское платье[29].

22. Окружающие племена (хорваты, турки и другие), узнав о кончине Симеона, решили напасть на болгар. Болгары, мучимые страшным голодом из-за саранчи, опасались нашествия многих племен, но более всего опасались наступления ромеев. Они устроили, желая вселить страх в ромеев, совет, двинулись на них войной и пришли в Македонию. Когда же Петр и Георгий узнали, что против них собирается выступить царь Роман, они тайно отправили некоего монаха из армян именем Калокир с хрисовулом. В хрисовуле говорилось, что они желают мира с ромеями, готовы договориться и, более того, если ромеи пожелают, заключат и брачный союз. Царь с радостью встретил этого монаха и со своей стороны тотчас послал на дромоне монаха Феодосия Авука и царского клирика Константина Родосца для переговоров о мире с болгарами в Месемврии, прежде именовавшейся Меневрией (от основавшего ее фракийца Мена и Врии – названия городка у фракийцев). Правильнее же назвать город Месемврией. Послы явились к болгарам, переговорили обо всем необходимом и в обратный путь отправились сушей вместе с болгарином Стефаном. Вслед за ними пришли Георгий Сурсувул, Симеон Калутеркан, Усампс и брат жены болгарского князя Симеон. Кроме того, явились во всем своем могуществе к царю Роману его родственник Стефан, а также Маготин, Кронос и Миник[30]. Увидев же дочь царя Христофора Марию, они остались ею весьма довольны и сначала составили соглашение о мире, а потом написали Петру, чтобы скорей приходил. И послан был магистр Никита, свояк Романа, чтобы встретил и привел Петра в город. А по прибытии болгарина царь Роман сел на триеру и прибыл во Влахерны, где встретил и приветствовал Петра. Сначала они побеседовали как положено друг с другом, а потом подписали мирный договор и брачное соглашение. Посредничал же и разумно устраивал дела между болгарами и ромеями протовестиарий Феофан[31].

23. Восьмого октября отправился патриарх Стефан вместе с протовестиарием Феофаном, дочерью царя Христофора Марией и всем синклитом в храм Пресвятой богородицы в Пиги, там он благословил Петра и Марию и возложил на их головы брачные венцы, дружками же были протовестиарий [172] Феофан и Георгий Сурсувул. После окончания роскошного пира и завершения торжественных брачных церемоний протовестиарий Феофан вместе с царской дочерью Марией вернулся в город[32]. На третий же день брака устроил царь Роман роскошное пиршество на пристани в Пиги, украсив его шелковыми тканями, у пристани же стоял царский дромон. Угощался там Роман вместе с болгарином Петром, зятем Константином и сыном Христофором. Болгары настоятельно потребовали, чтобы прежде славословили Христофору, а потом уже Константину, царь подчинился их требованиям, и все сделали так, как они просили[33]. По окончании всех брачных церемоний собралась Мария с мужем своим Петром отправиться в Болгарию, а родители вместе с протовестиарием Феофаном сопровождали ее до Евдома. А когда настало время прощаться, дочь залилась потоками слез, как бывает при расставании с любимыми и близкими сердцу. Они приветствовали зятя, отдали в его руки дочь и вернулись во дворец. Мария же, отданная болгарам, отправилась в Болгарию в радости и печали: в печали, потому что лишилась любимых родителей, царских покоев и близости своих родных, в радости – что соединилась с царственным мужем и провозглашена болгарской владычицей. И отправилась она, увозя всевозможное богатство и бесценную утварь.

24. В то время магистр и доместик схол Иоанн Куркуас, который успешно чуть ли не со времени провозглашения царя Романа командовал ромейским войском и непрестанно воевал ассирийцев, разорял их города, крепости, селения, деревни и брал пленных, начал всякими способами нападать, грабить и предавать погибели знаменитую, славную, укрепленную и сильную крепость Мелитину в Сирии. Он предал огню окружающие селения и деревни, а саму неодолимую и непобедимую крепость осадил и окружил гелеполами, при этом привел в полное отчаяние ее защитников, не знавших, что им делать. Не раз и не два отправляли они послов к доместику с просьбой дать им заверения, и в конце концов умный, рассудительный доместик схол Иоанн Куркуас, видя слезы, жалобы и несчастную их судьбу, пошел, как это свойственно людям, им навстречу и дал заверения. Эмиром Мелитины был в то время внук Амра Апохапс, а стратигом благороднейший и богатый Апосалаф. Они были приняты доместиком, и он отправил их к самодержцу. Заключив мирное соглашение, они вернулись на родину[34]. С тех пор воевали они вместе с ромеями против своих соплеменников агарян и во время триумфов входили в город с ромеями, ведя пленных агарян. И было это и странно и удивительно и свидетельствовало о злой судьбе безбожных агарян. Однако, когда Апохапс, человек умный и рассудительный, скончался, жители Мелитины нарушили мир. И вот снова двинулись на них войной доместик схол Иоанн Куркуас с фемами и тагмами и Мелий с армянами. Ежедневно совершая нападения и вылазки, в непрерывных набегах захватывая добычу и пленных, они довели Мелитину до такой крайности, что едва ее полностью не разрушили и не сравняли с землей[35]. Причем не только ее, но и соседние города, а также плодородные, богатые области, приносящие большие доходы. И вот царь превратил эту Мелитину в кураторию[36] и заставил ее платить ежегодно многотысячную дань золотом и серебром. [173]

25. Обвинен был магистр Никита, тесть царя Христофора, ибо советовал зятю выступить против отца и лишить его царства. Его удалили из города, постригли в монахи и сослали в собственное имение.

26. Пятнадцатого июля шестого индикта скончался патриарх Стефан, пробывший патриархом два года одиннадцать месяцев. Четырнадцатого декабря приводят Трифона, монашествовавшего в Опсикии, монаха, известного благочестием и святостью, и рукополагают патриархом на определенный срок, пока не подрастет Феофилакт, сын Романа, которого собирались рукоположить константинопольским патриархом[37].

27. Двадцать пятого числа того же месяца начались невыносимые холода, и леденела земля сто двадцать дней. Из-за этого начался страшный голод, какого раньше никогда не бывало, а отсюда и неисчислимые смерти, так что живые не успевали хоронить мертвых. Видя, сколь невыносима эта беда, царь Роман выказывал заботу, достойную своей сострадательной и милосердной природы, и щедрым милосердием смягчал лишения, причиняемые голодом. Он закрыл дверями и деревянными щитами портики, чтобы не проникали к беднякам снег и холод, и соорудил в каждом из них комнатушки. При этом он распорядился ежемесячно раздавать поселившимся там беднякам серебряную монету, а кроме того, распределять каждый месяц среди бедняков тримисии[38] в церквах, так чтобы нищим и в комнатушках и в церквах раздавалось общим счетом двенадцать тысяч чеканной серебряной монеты. Но не только это измыслила в заботах о бедняках сострадательная душа императора. Ежедневно, по его велению, обедали с ним три бедняка, получавшие по номисме. По четвергам же и пятницам обедали с ним три бедных монаха, и каждый получал по чеканной номисме. Ну а что совершалось во время монастырских трапез – тоже его дело. Два рода пищи доставлял и себе и сотрапезникам: одну – обычную, питающую тело, и другую, ублажающую душу радостью речей, внимая которым, он терзался душой и испускал потоки слез. Ну а кто поведает о вере, кою питал он ко всем монахам, особенно же к прославившимся святостью и благочестием? Всякому встретившемуся ему преданному и добродетельному монаху, заливаясь слезами, рассказывал он о своих делах. Преданный вере и православию, он щедро украшал все церкви города роскошными покрывалами и светильниками. Не забывал посылать он и ежегодной роги монахам – обитателям гор на Олимпе, на Комине, на Золотой скале, на горе Варахейской[39]; он пекся и заботился о них, а знаменитых деяниями и размышлениями звал к себе и вкушал благоречие их молитв. Но не только это. Он не забывал доставлять Божиим затворникам – обитателям крохотных келий и всем монастырям ежегодную рогу, которую положил. Мы рассказали лишь малую толику из многих его благих дел и подвигов милосердия.

28. Против болгарина Петра стал строить козни его брат Иоанн и другие вельможи Симеона. Они были изобличены, Иоанн бит и заключен в тюрьму, остальные же подвергнуты серьезным наказаниям. Петр сообщил об этом царю Роману, и царь послал монаха Иоанна, обладателя сана ректора, под предлогом обмена пленными, а на самом деле, чтобы [174] забрать Иоанна и привести его в Константинополь. Так все и произошло. Он забрал Иоанна на корабль и из Месемврии прибыл в город. Когда же вскоре тот, скинув монашеское платье, захотел жениться, царь дал ему дом, много всякого имущества и жену, свою землячку, родом из Армениака. Он также устроил ему пышную свадьбу в доме кесаря, дружками на которой были царь Христофор и ректор монах Иоанн[40].

29. И монах Михаил, тоже брат Петра, имея в мыслях захватить власть над Болгарией, поднял бунт в одной из болгарских крепостей. И стеклись к нему отложившиеся от Петра скифы. А после завершения его жизни вторглись они в ромейские земли, так что прошли от Макетиды через Стримон в Элладу и к Никополю и все кругом разорили[41]. Никополь же назван так в честь победы, которую Август одержал над Антонием и Клеопатрой и покорения римлянами Египетской державы[42].

30. Второго марта рухнул карниз, украшавший колонны, стоящие в ряд на форуме, и убило шесть человек. Случился большой и страшный пожар в портике форума, вблизи храма пресвятой Богородицы, так что сгорели на форуме все свечные и меховые лавки вплоть до Психи[43].

31. Скончался царь Христофор в августе месяце четвертого индикта. Его отец рыдал и бил себя в грудь больше, нежели положено у египтян, ибо вошел уже в старческий возраст, а остальные его дети еще пребывали в младенчестве. И останки его были похоронены в упомянутом монастыре его отца[44].

32. По окончании установленного срока в августе месяце третьего индикта низложили патриарха Трифона. Он ушел в свой монастырь и скончался, а церковь осиротела на один год и пять месяцев из-за юного возраста сына Романа Феофилакта, ибо царь, как уже говорилось, хотел поставить его патриархом[45].

33. Некий обманщик Василий, македонянин, выдал себя за Константина Дуку и привлек к себе многих людей. Он был схвачен турмархом Элефантином из Опсикия, доставлен в Константинополь и лишен эпархом Петром одной руки. Потом, улучив момент, он снова является в Опсикий и, приладив себе медную руку вместо отрубленной и изготовив огромный клинок, стал повсюду расхаживать и снова морочить нищую братию, будто он и есть Константин Дука. Увлекая их за собой, он учинил великий мятеж против Романа. Захватив крепость под названием Платея Петра, он сложил там всевозможные съестные припасы, принялся совершать оттуда набеги и грабить округу. Царь послал войско и схватил Василия вместе с его людьми. Приведя в город, его стали допрашивать и бить, чтобы он выдал сообщников, если такие имеются. Он же ложно оговорил многих важных людей, будто они заодно с ним. Его уличили в том, что в его словах нет и доли правды, и отдали в Амастриан на съедение огню[46].

34. Второго февраля шестого индикта рукополагается патриархом упомянутый царский сын Феофилакт, во всем наследовавший благородный дух отца и благодаря своей учености готовый к предстоящим свершениям. Явившиеся из Рима местоблюстители принесли синодальное постановление по поводу его рукоположения. Они и возвели его на патриарший трон[47]. [175]

35. Упомянутая внучка царя Романа Мария, жена Петра болгарина, часто приезжала из Болгарии в город навестить отца и деда. В последний раз явилась она с тремя детьми, когда уже скончался ее отец Христофор. Получив большое богатство от деда, она с честью отправилась назад.

36. Царь Роман женил сына Стефана на дочери Гавалы, внучке Катакила, именем Анна. Помимо брачного венца возложен был на нее и царский.

37. Первый поход турок против ромеев случился в апреле седьмого индикта. Они дошли до города и увели в плен всех жителей Фракии. И вот отправился протовестиарий патрикий Феофан, распоряжавшийся всеми делами, произвести обмен пленными. Он весьма умно обошелся с турками и заслужил их похвалу и восхищение. Царь же Роман проявил великодушие и человеколюбие и не пожалел никаких денег для освобождения пленных[48].

38. Царь Роман женил младшего сына Константина на Елене из армениакского рода, дочери патрикия Адриана, а после ее смерти в феврале сочетал его с другой женой именем Феофано, происходящей из рода известного Мамы.

39. Одиннадцатого июня четырнадцатого индикта[49] на десяти тысячах судов приплыли к Константинополю росы, коих именуют также дромитами, происходят же они из племени франков[50]. Против них со всеми дромонами и триерами, которые только оказались в городе, был отправлен патрикий[51]. Он снарядил и привел в порядок флот, укрепил себя постом и слезами и приготовился сражаться с росами. Когда росы приблизились и подошли к Фаросу (Фаросом называется сооружение, на котором горит огонь, указующий путь идущим в ночи), патрикий, расположившийся у входа в Евксинский понт (он назван «гостеприимным» по противоположности, ибо был прежде враждебен для гостей из-за постоянных нападений тамошних разбойников; их, однако, как рассказывают, уничтожил Геракл, и получившие безопасность путешественники переименовали понт в «гостеприимный»[52]), неожиданно напал на них на Иероне, получившем такое название из-за святилища, сооруженного аргонавтами во время похода. Первым вышедший на своем дромоне патрикий рассеял строй кораблей росов, множество их спалил огнем, остальные же обратил в бегство. Вышедшие вслед за ним другие дромоны и триеры довершили разгром, много кораблей потопили вместе с командой, многих убили, а еще больше взяли живыми. Уцелевшие поплыли к восточному берегу, к Сгоре. И послан был тогда по суше им наперехват из стратигов патрикий Варда Фока с всадниками и отборными воинами. Росы отправили было в Вифинию изрядный отряд, чтобы запастись провиантом и всем необходимым, но Варда Фока этот отряд настиг, разбил наголову, обратил в бегство и убил его воинов. Пришел туда во главе всего восточного войска и умнейший доместик схол Иоанн Куркуас, который, появляясь то там, то здесь, немало убил оторвавшихся от своих врагов, и отступили росы в страхе перед его натиском, не осмеливались больше покидать свои суда и совершать вылазки. Много злодеяний совершили росы до подхода ромейского войска: предали огню побережье Стена, а из пленных одних распинали на [176] кресте, других вколачивали в землю, третьих ставили мишенями и расстреливали из луков. Пленным же из священнического сословия они связали за спиной руки и вгоняли им в голову железные гвозди. Немало они сожгли и святых храмов. Однако надвигалась зима, у росов кончалось продовольствие, они боялись наступающего войска доместика схол Куркуаса, его разума и смекалки, не меньше опасались и морских сражений и искусных маневров патрикия Феофана и потому решили вернуться домой. Стараясь пройти незаметно для флота, они в сентябре пятнадцатого индикта[53] ночью пустились в плавание к фракийскому берегу, но были встречены упомянутым патрикием Феофаном и не сумели укрыться от его неусыпной и доблестной души. Тотчас же завязывается второе сражение, и множество кораблей пустил на дно, и многих росов убил упомянутый муж. Лишь немногим удалось спастись на своих судах, подойти к побережью Килы и бежать с наступлением ночи. Патрикий же Феофан, вернувшийся с победой и великими трофеями, был принят с честью и великолепием и почтен саном паракимомена[54].

40. Так как упомянутый магистр и доместик схол Иоанн прекрасно проявил себя на войне, соорудил много больших трофеев, расширил ромейские пределы и разрушил множество агарянских городов, и поскольку блистала добродетель этого мужа, решил царь Роман взять его дочь в жены своему внуку Роману, сыну Константина. Дочерью же Куркуаса была Евфросинья, а сыном Константина – Роман, оскопленный Константином Багрянородным и возведенный в достоинство патрикия и препозита. По этому случаю вспыхнула к Куркуасу зависть со стороны других царей, и он был смещен с должности, пробыв бессменным доместиком двадцать два года и семь месяцев[55].

41. Следует между тем поведать о его роде, воспитании, привычках, природе души и тела, деяниях и какую крепость в вере и православии явил он в наш век. Происходил он из армениакского рода, из города Докии области Дарвида, от отца не из людей безвестных, а дворцового чиновника, весьма богатого, сына доместика иканатов Иоанна. Передают, что священному писанию он обучался у своего родственника, митрополита Гагр. Гласит слово, будто рек архиерей: «Будет сей Иоанн во избавление и на подмогу ромеям». И овладел он многими и бесчисленными городами, крепостями, землями, укреплениями и областями агарян и вдвое увеличил Романию, ибо прежде, вплоть до крепости Харсиана, Ипсилы, реки Галис находилась она во власти врагов Христа. Верный и ревностный слуга самодержца Романа доместик схол Иоанн установил ромейскую границу по Евфрату и Тигру и доставил Романии приношения и дары, царь же приобрел там и народ и войско, постановил взимать ежегодно большую дань, а также получил оттуда немало добычи, колесниц и агарянских пленников. Вступая в большие сражения, он рушил города врагов Христа. И кто только перечислит названия всех городов, кои покорил и сделал данниками ромеев доместик схол Иоанн Куркуас! Нередко неусыпный Иоанн перед строем воинов обращался с убедительными речами и увещеваниями к ромеям, и его по праву можно было бы счесть и назвать новым Траяном или Велисарием. И если кто сравнит с ними [177] этого мужа, то обнаружит, что Куркуас больше них совершил и подвигов, и славных деяний. Желающие же узнать о его подвигах могут прочесть о них в сочинении протоспафария и судьи Мануила, составленном из восьми книг[56].

42. Следует рассказать и о подвигах, и славных деяниях патрикия и стратига Халдии Феофила, двоюродного брата магистра и доместика схол Иоанна. Став в Халдии единственным стратигом, он не предался, подобно многим, неге, роскоши и наслаждениям, но обратился к суровым трудам, принялся опустошать села и земли агарян и в конце концов пленил, заставил платить дань и подчиниться магистру Иоанну агарян – жителей весьма сильного и достойного удивления Феодосиополя, а также окружающих его крепостей. И в Месопотамии проявил он себя превосходным полководцем, и не только проявил, но и выказал, и явил, и признан был новым Юстиниановым Соломоном. Он оставил потомкам своего внука Иоанна Цимисхия. Возведенный в награду за доблесть, мужество и рвение в патрикии, он был стратигом разных фем, а потом, уже при царе Никифоре-победителе по прозванию Фока, стал магистром и доместиком схол[57]. О них, однако, надо рассказать последовательно и по порядку, равно как и о патрикии Романе, стратиге разных фем, сыне упомянутого магистра Иоанна Куркуаса, который и сам был мужем доблестным и превосходным.

43. Когда находились они в расцвете сил, стояли и боролись за христианскую веру, присоединяли к Ромейскому царству города, земли и села и превращали врагов Христа в данников царя Романа, Велиар, не в силах перенести великой и беспредельной признательности христиан, подговорил неких людей, которые оклеветали перед царем Романом магистра и доместика Иоанна, будто жаждет он царской власти над ромеями, держит уже наготове войско и учинил множество грабежей и разбоев в областях и землях. Роман направил людей, произвел расследование, но ничего не обнаружил и восстановил его в должности. По этому случаю вспыхнула к нему зависть со стороны других, он лишился должности, а доместиком вместо него назначается Панфирий, родственник царя Романа[58].

44. Царь Роман уплатил все явные долги константинопольцев – богатых и знатных, бедняков и нищих. Некоторые утверждают, что он потратил при этом девятнадцать кентинариев. Под всеобщие славословия он сжег на мраморной плите в Халке[59] долговые обязательства. На двадцать втором году правления он внес квартирные деньги (большие и малые) за всех горожан. Совершая по четвергам и пятницам торжественные выходы, он раздавал всем публичным женщинам по две серебряных монеты. И заключенным – мужчинам и женщинам – платил по три номисмы. Он возвел много церквей и монастырей и подарил им золотошитые одежды и кубки. И построил странноприимный дом в Мавриане[60], и соорудил прекрасные гостиницы, приюты, позаботился также о ночлеге для тех, кто приезжал в город ради судебных дел. Распорядился он о пропитании и их самих, и их коней, и их слуг. Предназначил и помещения, в которых им бесперебойно выдавали провиант. И сделал это для приезжающих [178] издалека ради судебных дел, чтобы жили и кормились за его счет. И распорядился, чтобы у его усыпальницы ежедневно раздавали по тридцать тысяч порций пищи, а по четвергам и пятницам раздавали в Претории, Халке, Нумерах по пятнадцать фоллов[61] каждому, а в великую пятницу каждому заключенному по номисме. Распорядился он, чтобы монахи Олимпа, Кимины, Афона, Вараха, Латроса и другие получали по одной номисме и чтобы получали их из его собственного монастыря.

45. В апреле месяце первого индикта[62] снова напали большими силами турки. Выступивший на них патрикий Феофан заключил с турками мирный договор и взял знатных заложников. После того пять лет сохранялся мир. Царь Роман отстроил множество городов в Македонии и Фракии: некоторые от основания, другие восстановил. Он соорудил также в царском городе роскошные дворцы, а еще густые и плодоносные луга, дарующие немалое наслаждение. А кроме того, чтобы воздалось его душе, приюты для стариков, гостиницы для пришельцев, обиталища для больных.

46. Во втором индикте царь Роман отправил протоспафария и стратига Лонгивардии Пасхалия к королю Франкии Уго и попросил у него отдать дочь в жены Роману, сыну зятя своего Константина. Вместе с ней, везя также много богатств, упомянутый Пасхалий вернулся в царственный город. Брак был заключен в сентябре месяце третьего индикта[63]. Прожив с мужем пять лет, она умерла в дни царствования ее тестя Константина.

47. Из-за сильного ветра рухнули в декабре на ипподроме так называемые димы, расположенные против царской ложи[64]. Разрушены были и сидения под ними, и колонны. По завершении годового цикла в том же месяце сыновья Романа удалили отца из дворца.

48. Жители Эдессы, в которой хранится драгоценный образ Христа, доведенные до отчаяния осадившим город ромейским войском, отправили к царю Роману послов и попросили снять осаду, обещая отдать драгоценный образ Христа. В обмен на этот дар они просили вернуть им их узников из числа знатных, а также даровать хрисовул с обещанием, что ромейское войско прекратит опустошать их землю. Так и было сделано. Когда святой образ, или лик христовый, уже подвозили к Константинополю, патрикий и паракимомен Феофан отправился к реке Сангар, где встретил его со сверкающими светильниками, подобающей честью и песнопениями. А пятнадцатого августа Феофан вернулся с ним в город, и царь, пребывавший тогда во Влахернах, преклонил колена перед образом. На следующий день явились к Золотым воротам два царских сына, Стефан и Константин, зять Константин вместе с патриархом Феофилактом. Они с подобающей честью подняли его, доставили к храму святой Софии – впереди пешей процессии двигался весь синклит и несли множество светильников, а после преклонения отнесли во дворец[65].

49. В те дни прибыло в город некое армянское чудище. Это были два сросшихся мальчика – порождение одного чрева. Они срослись животами до самого низа, и члены их тела – здоровые и невредимые как бы располагались один против другого. Долгое время они находились в [179] городе, все глазели на это страшное чудище, а потом изгнали как дурное знаменье. При единовластном же правлении Константина они снова явились в город. Когда же один из них умер, опытные врачи искусно отсекли сросшуюся часть в надежде, что второй из них выживет. Но, прожив три дня, он скончался.

50. Как говорилось выше, царь питал неограниченное доверие ко всем монахам, но особенно уважал и почитал сиятельного среди монахов Сергия – брата магистра Косьмы – первого судьи. Восстановил он и монастырь Мануила[66], а также возвел от основания церковь и монастырь святого Пантелеймона, название которому Гавань Офра[67]. Постриг он туда восемьсот монахов, положил им жалование, чтобы имели на пропитание, и отдал монастырь своему духовному отцу Сергию. Сострадал он и всем, находившимся в изгнании, и давал им много денег, так что, когда ушел из дворца, не остался в изгнании один одинешенек. Этот Сергий был племянником патриарха Фотия. Но более, нежели телесное родство, отличало его благородство души. Он поднялся до вершин добродетели и знания, и трудно было решить, чем больше был богат, так был отличен и тем и другим. Помимо прочего ему были свойственны стыдливость суждений, приятность нрава, умеренность духа. Он не хмурил брови, подобно нынешним мудрецам, не казался ни спесивым, ни гордым, его речь текла [180] слаще меда, нравом он был тверд и постоянен, а духом смирен. Такого досточтимого человека постоянно держал при себе царь и словно по мерке и образцу соизмерял по нему свою жизнь. Много раз увещевал Сергий царя радеть о детях и не дать им в невежестве впасть во зло, дабы не разделил он судьбы Илия[68] и не понес наказания за беззаконие своих детей. Так все и случилось.

51. Когда дети изгнали его из дворца и сослали на остров Прот, вновь нашел он в Сергии утешение от бед и целительное лекарство в несчастии. Находился с ним тогда и благочестивейший монах Полиевкт, утешавший его не меньше Сергия (потом уже после смерти патриарха Феофилакта он был рукоположен за свою непорочную жизнь царем Константином в патриархи[69]).

52. Гнетомый глубокой старостью и болезнью царь Роман в 6453 году тщательно составляет завещание о царской власти и назначает первым царем багрянородного Константина, а далее, на втором и третьем месте, собственных сыновей, точно определив для них, что если что-нибудь случится с первым царем, они тотчас лишаются власти[70].

53. Поскольку Бог многими путями хочет спасти человека, по его соизволению постигла царя Романа нежданная беда, дабы ею вразумился, осознал свои заблуждения и сподобился спасения. По соизволению Божию восстал на Романа его сын Стефан, как некогда Авессалом на своего отца Давида[71]. Воспользовавшись советами Мариана Аргира, из монахов, протоспафария Василия Петина и Мануила Куртикия, Стефан (а заодно с ним были и другие цари) злокозненно удалил Романа из дворца, сослав на остров Прот, и постриг в монахи[72].